что ни сделаешь ради любви, ради любимой... только вот встретить любовь сначала надо. Девушка себе другого найдет, но все равно жалко

Отредактировано КАПАН (2006-08-23 14:39:01)

Номера телефонов

Не похожи один на другой,

Но во всех - человеческий голос...

Дни плохие,

Не похожи один на другой:

Сам однажды не отвечаешь,

И однажды молчит телефон...

Вагиф Векилов

Вчера умер твой телефон. Умирают не только люди. Умирают номера телефонов. Забудешь в своей жизни много цифр: номер паспорта, зарплату на последней работе, номер автомобиля друга, численность населения своего города, расстояние до Луны, но не забудешь эти пять цифр, которые именно в такой последовательности, именно в этом сочетании были для тебя самым ценным подарком с ее голосом и запахом фиалок в трубке.

Иногда я поднимал трубку черного телефона, как крышку рояля. Иногда клал трубку, как закрывают крышку гроба.

И вот его нет, этого номера. То есть он существует, но теперь это для меня недоступная территория, и расстояние к этим пяти цифрам на диске, которые у меня под рукой, непреодолимое расстояние в мили, километры - нет, целые парсеки. Могу набрать четыре пятых этого расстояния, но никогда не наберу последнюю цифру, потому что твой номер - это закрытая черная дверь, ключ от которой потерян.

Мне не надо было тебя видеть. Я звонил тебе, слышал твой голос и говорил: «Какие у тебя холодные пальцы, милая, почему?» И ты мне отвечала, почему.

Я мог не видеть тебя, но я чувствовал тебя на расстоянии, как жители побережья чувствуют море, даже если не видят его.

И вдруг моря не стало.

Самая банальная история: я, ты, и... конечно же, он. Но еще и телефон. А все началось со свадьбы Расима.

- Нас было пятеро, - продолжал свой тост Фируз. - В общем, как в фильме, помните; «Их было пятеро»? Я, Кямал, Мурад, Расим и Сеймур. Мы, как крепости, пали один за другим. Вот полюбуйтесь: наши жены - все расхохотались, - а дома еще и чада. Так вот, сегодня мы теряем Расима. Конечно, я шучу. Я желаю вам всего наилучшего, дорогие Расим и Фарида. Счастья, радости, сыновей и дочерей. Но за вас мы уже пили и еще будем пить. Теперь же мне хочется поднять бокал за последнего из могикан, за нашего милого Сеймура. Он молодой, холостой наш, неженатый друг наш, светик-солнышко, наше последнее утешение и символ потерянного рая.

Все повернулись ко мне, сквозь смех и звон бокалов я видел лица, сливающиеся в некое общее выражение - улыбающееся, удивленное.

Когда гости начали расходиться и мы все вместе - Фируз, Кямал, Мурад с женами и я один - шли по ночным улицам города, я вдруг почувствовал, как жена Фируза взяла меня под руку.

- Ну, Сеймур, когда на твоей свадьбе будем гулять?

- Не скоро.

- Почему? Или ты принимаешь всерьез слова этого болтуна? - Она ласково прижалась к своему мужу. - Думаешь, что семья - ад?

- Он не может найти достойную девушку, - сказал Фируз.

- В самом деле. Эй, ребята, давайте найдем Сеймуру невесту. Если мы найдем тебе лучшую девушку Баку, ты женишься?

- Непременно, - сказал я. - Только с условием, вы должны найти ее сейчас же, пока я в несколько приподнятом настроении. А завтра я передумаю.

- Милый мой, - сказал Кямал, - где мы найдем ее в такой час? На улице, что ли? Не думаю, чтобы ты женился на девушке, которая в этот час одиноко прогуливается по улицам.

- То-то и оно-то, - сказал я. - Значит, вопрос отпадает.

- У меня есть предложение: давайте найдем ему невесту по телефону? Вот как раз автомат.

- Прекрасная мысль, - сказал я, - Только у меня нет двухкопеечных.

Сразу же мне предложили дюжину двухкопеечных. Я прошел в будку.

- Говорите номер.

- Да набирай любой, - сказал Фируз. - Вот, например... - Вдруг он осекся. - Э, брат, нет. Это, знаешь ли, ответственность. С тещей не поладишь - всю жизнь меня ругать будешь.

- Ах ты, трусишка, - сказал я. - Вот в этом и все дело. Ответственность. Кямал, говори ты.

- У меня предложение, - сказала жена Фируза, у которой всегда было какое-нибудь предложение. - Чтобы не было индивидуальной ответственности, давайте сделаем так: каждый скажет одну цифру.

- Отлично, - сказал Фируз. Он всегда был в восторге от предложений своей жены. - Два.

Я набрал цифру.

- Девять, - сказала жена Фируза.

- Ноль, - сказал Кямал и повернулся к жене: - Твоя очередь.

- Ну, не знаю, - замялась она. - Ну хорошо: четыре.

- Пять, - сказал Мурад.

И только жена Мурада ничего не успела сказать, так как в трубке уже звучали протяжные гудки. Фируз протянул мне платок:

- На, закрой мембрану. Чтоб голос не узнала. В случае чего - можешь удрать.

Все расхохотались, и я повесил трубку.

- Спит моя невеста.

И мы двинулись дальше.

Все разбрелись по домам, и я почему-то почувствовал себя очень одиноко. Я долго ходил по пустынному бульвару, вглядываясь в темное море и разноцветные буи, и вдруг вспомнил номер, по которому звонил час тому назад. Было два часа ночи. Я вошел ближайший автомат и, когда вынимал из кармана двухкопеечные, в руке обнаружил платок Фируза. Улыбнувшись я закрыл им мембрану и набрал номер 2-90-45.

Ждал я недолго. В трубке раздался женский голос, его даже нельзя было назвать сонным, может быть, только чуть-чуть уставшим и чуточку удивленным.

- Я слушаю.

- Здравствуйте.

- Здравствуйте. Кто это?

- Это я. Давайте знакомиться.

Я машинально, как от пощечины, захотел закрыться от резкости, брани; или не вздрогнуть от отбоя, как от двери, которую захлопывают перед твоим носом. И я поразился, когда не последовало ни того, ни другого. Голос так же спокойно сказал:

- Вы не думаете, что время несколько позднее для этого?

- Ничуть. Я только что вышел со свадьбы самого близкого друга. Это был мой последний холостой друг, и у меня такое ощущение, что я с его похорон.

- Ну, зачем вы так? А вы сами разве не женаты?

- Нет. А вы замужем?

Она засмеялась.

- Не много ли вы хотите узнать в первые же минуты знакомства?

- Вы простите, пожалуйста. Я вовсе не из серии телефонных хулиганов. Просто мне было очень одиноко. И я решил позвонить, чтобы хоть с кем-нибудь поговорить.

- А как вы узнали мой номер?

- Чистая случайность. Ну... я набрал первые пришедшие мне на ум цифры.

- Очаровательно.

- Вы знаете, я немного выпил и мне очень одиноко.

- Это бывает.

- Не можем ли мы встретиться с вами?

- Вот это уж никак невозможно. Давайте договоримся с вами так. Сейчас уже поздно. Вы сейчас пойдете и ляжете спать. А завтра проснетесь, и все будет хорошо. Вот увидите.

- Но я хочу видеть вас. Или хотя бы говорить с вами.

- Вы теперь знаете мой телефон. Или вы забыли его? Так вот, если у вас в трезвом виде появится такое же желание, можете позвонить мне.

- Правда?

- Правда. Ну, спокойной ночи.

- Я завтра же вам позвоню.

И хоть это было предельно глупо, но, когда я шел по пустынным ночным улицам, мне казалось, что у меня уже кто-то есть.

На следующий день я, естественно, не позвонил. Весь день я мотался и уже забыл обо всем. Несколько дней спустя на обсуждении плана работ я сцепился с заведующим нашей лабораторией, который к тому же был и моим научным руководителем.

После обсуждения Фируз увел меня к себе домой. Мы с ним работали в одном институте. По дороге он учил меня уму-разуму, говорил, что не надо лезть на рожон, если даже я прав, есть много форм выражения и отстаивания правды, и восстанавливать против себя всех - явно не самая удачная из них...

- Есть такое понятие, как эвфемизм, - говорил он. - Можно сказать человеку, что он, видимо, введен в заблуждение, и ту же мысль можно выразить так: ты отпетый дурак, что ты смыслишь в этой работе? Так вот...

- Так вот, мне надоели твои обтекаемости, - сказал я.

- Ну хорошо, я вижу, сейчас с тобой бессмысленно говорить, пошли ко мне чай пить.

- Ты знаешь, - говорила мне жена Фируза, в то время как в другой комнате он облекался в синюю пижаму и мягкие пуховые домашние тапочки, - просто поразительно, как он сам произносит слова «мам-ма», «пап-па». Никто его не учил... - Она говорила о своем годовалом сыне.

- Да, это удивительно, - сказал Фируз из коридора. - У меня появилась теория, что язык создали дети. Не взрослые в эпоху детства человечества, а именно дети. Это они придумали слова, которыми пользуемся мы, взрослые. Ну посмотри, что за прелесть! У кого ты видел такого мальчика, а, дядя Сеймур?

Я мучительно пытался вспомнить номер: помнил две последние цифры, еще первую - два, и третью - ноль, а вот вторую - никак не мог вспомнить.

- Послушай, Семая, ты не помнишь, какую цифру сказала ты в тот вечер?

- В какой вечер?

Пришлось долго объяснять, пришлось выдержать целую лавину острот, предположений, намеков, ухмылок, шуток, и когда я был уже у порога, уже в пальто, услышал голос Семаи:

- Вспомнила: девять! Это номер моего троллейбуса.

- Алло. Здравствуйте, это я.

- Здравствуйте. Кто это?

- Вы уже забыли. Помните, я вам звонил? Три дня тому назад. Почти в это время.

- Но у вас был другой голос, - сказала она насмешливо. - Или это целый отряд одиноких друзей одного женившегося? Скрашиваете, так сказать, свое одиночество телефонными развлечениями.

Она умела говорить резко, но, к счастью, я вдруг догадался в чем дело, и быстро закрыл мембрану платком.

- Клянусь вам, это только я; наверное, в прошлый раз у меня был очень пьяный голос.

- Нет, вот точно такой, как сейчас. Просто мне показалось сперва, что это другой голос. - Она как-то облегченно засмеялась. - Итак, сегодня вы трезвы?

- Как стеклышко. И тем не менее мне очень хотелось позвонить вам. Я даже записал ваш телефон, на случай, если забуду.

- Хорошо, что вы позвонили, а то мне тоже сегодня грустно. У меня испортился приемник.

- Вы всегда так поздно ложитесь?

- Да, я до поздней ночи слушаю радио. А сегодня вот перегорел предохранитель, и я как без рук, сама не своя, просто места себе не нахожу.

В трубке я слышал (правда, издалека), как кто-то играет на пианино.

- Вы не любите отвечать на вопросы, но простите за нескромность: кто это играет в такое время?

- А-а... - Она засмеялась. - Это не у меня, у соседей. Такая настырная девочка, занимается до поздней ночи. Стены-то тонкие, от ее гамм можно с ума сойти. Когда у меня работает приемник, я хоть ее игру почти не замечаю.

- А что вы слушаете по радио?

- О, я обжила эфир, как свою комнату, Вот здесь ночной концерт... - Я как будто видел, как она сидит у приемника и водит пальцем по шкале. - Здесь какие-то отрывистые мелодии из-за океана. Вот здесь завывание бури, здесь речь на каком-то непонятном языке. А вот здесь шумный вечер: конферансье острит, я не понимаю слов, но все смеются, свистят, аплодируют, и мне становится тоже весело. Вот здесь всегда какая-нибудь интимная передача: мужчина и женщина говорят так тихо, почти полушепотом, я чувствую, как они прямо дышат в микрофон. Удивительная вещь радио. Как будто со мной в комнате весь ночной мир, ночное небо, полное мелодий, драм, самолетов.

- Самолетов? - переспросил я.

- Слышите? - сказала она, и я понял, что она замолчала, прислушиваясь.

И спустя немного я тоже услышал далекий гул самолета. «Интересно, пролетит ли он и над моим домом? - подумал я. - Интересно, где ее дом находится, в каком районе города?»

- Радио и самолеты чем-то очень близки, - сказала она, - Правда?

- Может быть, тем, что у них общее небо?

- Может быть, - сказала она и опять замолчала. Теперь в трубке не было гула самолета, лишь однообразно и назойливо звучали гаммы.

- Я все рассказываю, а вы молчите. Вы тоже мне что-нибудь расскажите.

И, чувствуя всю нелепость ситуации и тем не менее будучи не в силах уйти от вдруг появившегося желания, я выложил незнакомому мне человеку все свои неприятности по работе и то, как мне с каждым днем труднее находить общий язык со своим ближайшим другом Фирузом, и то, за что я не люблю своего научного руководителя, и все то, что я сказал ему сегодня на обсуждении, и еще многое другое.

Потом я как-то опомнился и быстро, быть может, даже слишком поспешно, распрощался с ней.

Я шел к себе домой и думал о том, что никто не поверит тому, что случилось. И в самом деле - нелепо делиться самыми сокровенными мыслями с человеком, о котором буквально ничего не знаешь. Разве только то, что она по ночам любит слушать радио, а ее соседка до глубокой ночи разучивает гаммы.

Один из персонажей этого рассказа - телефон. И мне хотелось бы набросать несколько штрихов к его образу.

В последнее время я часто думал о телефонах, они для меня стали каждый на свое лицо. В кабинете руководителя нашей лаборатории стоит черный телефон, и каждый раз, когда я смотрел на него (на телефон, а не на руководителя), я не мог освободиться от ощущения, что его шнур - это бикфордов шнур.

Когда я видел испуганные, вечно беспокойные глаза нашего руководителя, то, как он сидит на своем кресле, словно на иголках и вздрагивает от каждого звонка, я чувствовал, что для него этот черный, аппарат - это мина, которую поставили в его кабинете на тумбочку. Она может в любую минуту взорваться дурным известием: могут позвонить и сообщить ему, что он снят с работы или что от него ушла жена.

А в канцелярии нашей стоял телефон без диска - с опечатанным диском, - как машина без колес, как письмо без адреса: он был беспомощен и казался мне символом зависимости и бессилия - тебе могут позвонить, но ты не можешь. И этому виду телефонов я противопоставлял телефоны-автоматы, которые олицетворяли, на мой взгляд, идею безнаказанности, безответственности - можешь позвонить и сказать все что угодно, тебе же не могут позвонить и ответить.

Но никогда я так горько не жалел, что у меня дома нет телефона, и я как скупой рыцарь откладывал все попадающиеся мне двухкопеечные в левый карман пиджака, отнимая их у знакомых, разменивая другие деньги на двухкопеечные во всех магазинах, будках и киосках.

Я звонил ей теперь почти каждую ночь и по какой-то установившейся традиции - в позднее время.

И эти разговоры с их нудным аккомпанементом разучиваемых гамм, с паузами, заполненными гулом самолетов и еле слышным дыханием приемника где-то в фоне, с ее чуть усталым, чуть ироничным голосом уже входили, как привычка и необходимость, в мою жизнь. И я узнавал о ней все больше, хотя все еще ничтожно мало.

Я узнал, что зовут ее Медина, что живет она одна, что у нее карие глаза и туфли 35-го размера. Вот и все, собственно, что я знал о ней.

- Сколько вам лет? - спросил я ее однажды.

- О, я глубокая старушка, у меня внуки и внучки, - сказала она.

И я прекрасно ощутил по ее молодому голосу, что она мистифицирует меня, понял и другое: ей не хочется говорить ни о своем возрасте, ни о своей работе, ни о своем, так сказать, семейном положении. Обо всем этом она не спрашивала и меня, хотя уже знала, что мне 29 лет, что я не женат, живу с мамой и работаю в научном учреждении. Не знала она только моего подлинного имени, так как, включившись в ее игру. я назвал совершенно другое имя - Рустам, а может быть, и ее звали не Мединой.

- Когда же мы с вами встретимся?

- А зачем? - сказала она. Нам и так хорошо. Не знаю, как вы, а в мою жизнь эти звонки внесли что-то очень важное. Мне приятно, что я в какие-то часы жду звонка человека, с которым я могу делиться, потому что я совсем его не знаю, ни разу не видела и даже не могу представить себе, и он тоже может делиться со мной, так как тоже не имеет ни малейшего представления обо мне. Встретимся, разочаруемся друг в друге, и все пройдет. И если даже не разочаруемся, это будет что-то совсем другое, банальное и обычное. Давайте сохраним наши отношения в такой форме. Уверяю вас, это будет гораздо интереснее. Расскажите лучше, как у вас там на работе. Все уладилось?

- Я подал заявление об уходе.

- А куда вы пойдете?

- Еще не знаю, а что вы посоветуете?

Она не ответила, и я услышал гул самолета.

Мы встречали Новый год у Фируза. Пришли и новобрачные Расим и Фарида. Без десяти двенадцать мы сели за стол, виртуозно накрытый женой Фируза при участии всех других жен. Я пришел позже всех. Было очень холодно, и после снежной и метельной улицы как-то особенно приятно было чувствовать свет и тепло домашнего очага.

Часы пробили двенадцать, мы все начали обниматься, и целоваться, и желать друг другу кучу радостей, а Фируз сказал, что это будет исторический год женитьбы Сеймура. Затем мы выпили еще, и Фируз увел меня в сторону. Мы сидели с ним с бокалами в руках, и он, уже изрядно пьяный, говорил мне одному тост:

- Я пью за тебя. Чтобы ты всегда был таким прямым, принципиальным, но к тому же еще немного трезвым реалистом. Я знаю, в душе ты, может, начинаешь презирать меня. Мол, я продался вот за эти деревяшки, - он показал на свою сверкающую мебель в новостаром-модном стиле, - или за норку Семаи. Нет, я никогда не скажу слова против своей совести, ты можешь быть уверен. Но надо где-нибудь и уступить, чтобы где-то отстоять. Чтобы удержать свои позиции, надо идти на компромиссы.

- Может, ты и прав. Только для меня эта бухгалтерия слишком сложна.

- Эх, - он махнул рукой, - давай лучше выпьем. Где ты будешь работать с нового года?

- В газете, - сказал я. - А наукой буду заниматься, так сказать, в порядке собственной инициативы. Я уже зачислен в штат.

- Ну что же, тебе лучше знать, хотя я совершенно не одобряю.

Он сел к роялю, а его жена спела последнюю новинку нашего радио, и я вдруг вспомнил про гаммы, а затем и про радио.

- Я хочу сказать тост.

Все удивленно повернулись ко мне, все знали, что я никогда не произношу тостов.

- Вот мы здесь все вместе, нас много, и нам всем вместе хорошо. Но давайте подумаем, что сейчас кто-то одинок. Например... стрелочники.

- Кто-кто? - хором переспросили меня.

- Стрелочники, - сказал я с вызовом, - да, стрелочники, которые знают расписание поездов, выходят из своих одиноких избушек в ночь и пургу, чтоб встречать поезда.

- Ты, кажется, уже малость... - сказал Расим, - того, хватил лишнего.

- Да нет, попросту виноват стрелочник, - сказал Фируз, и его жена громко расхохоталась. К ней присоединились и все другие. Фируз посмотрел на меня и сразу встал. - Тише. Он, кажется, вздумал обижаться. Прошу прекратить смех. Итак, за стрелочников.

Все подняли свои бокалы.

- Нет, - сказал я. - Я не за стрелочников хотел выпить. Меня перебили. Я хочу выпить за другого человека и предупреждаю, если кто-нибудь вздумает острить на этот счет, пусть на меня не обижается.

- Ух ты! Вот как? Ну-ну, давай...

- Я хочу выпить за одного человека, за одного одинокого человека, который сидит сейчас у своего приемника. Он знает расписание всех передач всех радиостанций мира и выходит к концертам, как стрелочник к поездам. В его комнате весь мир, и как он одинок со всем миром!

Я залпом осушил свой бокал.

Все выпили молча, недоумевая и теряясь в догадках, а потом опять загалдели совершенно о другом.

Я вышел в коридор, набрал номер и долго-долго ждал. Трубка молчала. «Вот тебе и стрелочник, - подумал я. - Она не теряется. Где-то встречает Новый год. Впрочем, что же здесь удивительного?»

Я звонил еще и еще. Я звонил ей в час ночи и хотел поздравить с Новым годом по московскому времени. Я позвонил еще через час, хотел поздравить ее с пражским Новым годом, еще через час - не знаю уже по какому времени, может быть, по Гринвичу. И только в половине шестого, когда я уже звонил с улицы, из автомата, я услышал ее голос.

- Поздравляю вас с Атлантическим Новым годом.

Она, наверное, не поняла, и я не стал объяснять.

- А, это вы? Я только что пришла.

- Знаю. Я звонил вам целую ночь.

- Я была у подружки.

- Это неважно, - сказал я. - В новом году я хочу сделать вам важное признание. Я безумно люблю вас.

- Вот как! - она засмеялась. - Приятный сюрприз в первые же часы нового года.

- Вы мое сокровище, солнышко, золотко, я не знаю, какие слова надо говорить в таких случаях, но я люблю вас, как никогда никого не любил, я знаю - это нелепо, глупо, я даже не видел вас, но тем не менее это так. Я не мыслю своей жизни без вас.

- Без моего телефона, - сказала она. - Вы знаете, если даже знаешь, что эти слова просто блажь, все равно их приятно слышать.

В первый раз нашему разговору не аккомпанировали гаммы - уже наступало утро, - и, так как я когда-то учился музыке, мне в голову пришло сравнение; хроматическая гамма жизни - чередование белых и черных клавишей, дней и ночей, хороших, светлых дней и плохих, мрачных дней.

- Когда же я увижу вас? Впрочем, вы правы: о прекрасная форма любви - контакты по телефонным проводам. Прекрасная связь.

- Односторонняя, - сказала она, - Я в том смысле, что вы мне можете звонить, я вам нет.

- Да, поэтому я все же должен вас видеть. Скажите где вы живете? Я сейчас же примчусь к вам.

- Прошу вас, - сказала она, и я почувствовал в ее голосе боль, - не отнимайте у меня эту радость. Если вы будете делать мне такие предложения, которых, поверьте, я наслышалась уже от очень многих, то мы и с вами перестанем общаться, - и добавила после паузы: - Я к вам очень привязалась. Вы первый человек, которому я говорю эти слова после гибели мужа.

Третьего января я пошел на новую работу. Весь день на новой работе я редактировал большой материал, а к концу секретарь редакции сказал мне, чтобы я отнес рукопись машинистке и чтобы она обязательно отпечатала его к утру. У входа в канцелярию висел большой список телефонов сотрудников редакции, Я как-то машинально просматривал телефоны сотрудников, вдруг вздрогнул, увидев номер, как будто увидел знакомое лицо в незнакомой толпе.

- Кто такая Велизаде? - спросил я у секретаря.

- Это наша машинистка. Вы только что ей дали материал. А что?

Я посмотрел в окно и увидел: машинистка с карими глазами спускалась по лестнице. Тук, тук, тук - стучали ее каблуки; я знал, что у нее туфли 35-го размера.

Это было как в сказке. Случай свел нас в одном учреждении, и она пока не знала об этом. Сейчас, когда она отстукивает на своей машинке огромный материал, она не знает, что я - это я, что ли?..

Я не мог сдержаться: спешил сообщить ей эту новость - звонил из автоматов впервые в эти ранние вечерние часы, но телефон молчал. «Ничего, - подумал я, - позвоню в обычное время, и это тоже будет сюрпризом».

Ночью позвонил ей.

- Здравствуйте, Я звонил вам два часа тому назад.

- Что же в такую рань? Я была у подружки. У меня большая работа, и я работала у нее.

- Какая же такая работа? - как можно более «лукавым» голосом спросил я.

- Да вот - взяла работу на дом. Поручение нашего нового начальника.

- Новый начальник?

- Да, сегодня у нас появился новый заведующий отделом.

- И какой же он? - спросил я, еле скрывая смех.

- Да так, мне он не понравился. Надменный какой-то. Правда, по первому впечатлению трудно судить.

Я обомлел. Этот вариант мне не приходил в голову.

- А чем он вам не понравился?

- Да ерунда, первое впечатление всегда обманчиво. Может, он и хороший. Во всяком случае, держится с таким достоинством! Высокий, статный, лицо красивое, но очень надменное. И такой гонор! Разговаривает таким, знаете, руководящим тоном: «Отпечатайте к утру!»

В первый раз она проговорилась о своей профессии. Но я не стал расспрашивать - я знал больше того, что она могла рассказать.

- А как у вас дела? Устроились на новую работу куда-нибудь?

У меня и в мыслях не было заводить с ней что-то вроде игры, но в тот момент какой-то внутренний тормоз пришел в движение, и я сказал:

- Нет. Знаете, я передумал: решил остаться на старом месте.

А утром я впервые увидел мою Медину. Я видел ее и вчера, но вчера это лицо было одним из многих - по-своему привлекательное, милое, но ничем особенным не выдающееся, обыкновенное лицо, может быть, даже и красивое, но какой-то неяркой, блеклой красотой.

Теперь, перебирая странички отпечатанной на машинке статьи, я украдкой разглядывал Медину, пытаясь найти гармонию между ее зримой сущностью, такой незнакомой и чуждой для меня, и ее таким близким и родным телефонным «я».

Я был обходителен и чуток с ней, предельно внимателен и любезен, и во мне взяло верх любопытство: отметит ли она эту перемену?

Чтобы узнать это, мне надо было дождаться часа нашего вечернего телефонного свидания.

- Вот, я же говорила вам, по первому впечатлению нельзя судить. Он, оказывается, такой милый, Душевный человек. Просто душка.

- Не спешите судить и по второму впечатлению, оно тоже может обмануть.

- Нет, нет, вчера просто я не могла даже разглядеть его глаза. Зато сегодня разглядела.

«И когда она успела, - подумал я. - Ведь она даже не смотрела на меня».

- Они такие чистые, глубокие, умные, - продолжала она.

- Я уже начинаю ревновать вас, - сказал я,

Так началась эта игра. Для меня уже были ясны ее правила, хоть она не знала об этом ничего.

Я уже ничего не мог поделать. События вышли из-под моего контроля, как письмо, когда его уже опустил в почтовый ящик.

У этой игры были свои сложности. Дело было не только в том, чтобы она не узнала меня, - в конце концов в трубке я неизменно пользовался платком. Надо было менять весь свой словарь, выражения, акцент. Надо было менять манеру поведения и, самое сложное, - свою психологию, образ мыслей.

На работе я старался быть совсем другим человеком. Хоть и доброжелательным, но недоступным, в непробиваемой броне. И она говорила мне по телефону обо мне, разбирала меня по косточкам, тонко и точно анализируя каждый мой шаг, каждый жест, каждое выражение лица. Правда, я часто сам провоцировал ее на такие разговоры, но в последнее время все чаще и чаще чувствовал, что моих усилий не требуется, она сама заводила разговор о Сеймуре Халиловиче. Говорила о нем долго и охотно во время нескончаемых ночных телефонных разговоров с Рустамом. А вот о Рустаме с Сеймуром Халиловичем не говорила никогда. И вообще, о ее телефонной жизни не знал никто.

И я не знал, радоваться этому или грустить; иногда мне казалось, что она не говорит о Рустаме из-за полного равнодушия, и я грустил; иногда же я думал, что она скрывает свои отношения с ним, как что-то глубоко сокровенное, важное и дорогое. Случилась удивительная вещь - какое-то смешение чувств. Будучи Сеймуром Халиловичем, я, представьте, ревновал Медину к ее ночной телефонной жизни. А ночью в телефонном разговоре меня, уже Рустама, раздражали ее бесконечные беседы о Сеймуре.

- Давайте будем с вами на «ты», - сказал я однажды, - ведь мы уже давно знакомы.

- Хорошо. Давай, - услышал я в трубку.

- Будь здорова, спокойной ночи, - сказал я, радуясь как ребенок, что со мной она будет на «ты», а вот с ним на «вы».

И поразился тому, что впервые подумал о себе, о своем другом «я», в третьем лице.

- По-моему, ты уже неравнодушна к нему.

- Откуда знаешь? - ответила она лукаво. - Может, он тоже неравнодушен ко мне.

Я со злостью бросил трубку. И несколько дней не звонил ей. Мое неравнодушие к ней заметила, по-видимому, не только она. И когда мы с ней о чем-то оживленно болтали в коридоре, к нам подошел один из старых сотрудников.

- И не старайся, - сказал он, смеясь, и посмотрел ей в глаза. - Пробовали - не получилось; еще никому не удалось растопить лед сердечка нашей маленькой машинистки.

Мы все трое засмеялись, а потом, когда мы с ним остались вдвоем, он сказал;

- Совершенно непрошибаема. Живет монашенкой. Хранит верность погибшему мужу.

И я узнал, что ее муж был летчиком и несколько лет назад погиб в воздухе.

В тот вечер, поздно уходя с работы, я заметил, что она все еще стучит на машинке. У нее были длинные тонкие пальцы, и, когда она писала на машинке, казалось, что она играет на рояле.

Ночью я позвонил ей, и она сказала мне:

- Ты, оказывается, нехороший. Зачем ты бросил трубку? А вот назло тебе сегодня Сеймур Халилович провожал меня домой.

- Как провожал? - изумился я, и в искренности моего изумления можете не сомневаться.

- А вот так. Я засиделась на работе, было поздно, и он вызвался проводить меня. Он истинный рыцарь.

«Скорее истинный дурак», - подумал я. И в самом деле, она засиделась допоздна, а я и не подумал проводить ее.

Но понял и другое. Понял, что она выдает желаемое за действительное и что, если Сеймур проводил ее, это не было бы ей неприятно. А может, просто хочет позлить меня в отместку за брошенную трубку, хочет заставить ревновать. Следовательно, она ко мне «телефонному поклоннику», тоже относится как-то по-особенному? Я терялся в догадках. Но зато, когда она в следующий раз задержалась на работе, я уже знал, как мне поступить.

Мы шли по пустынным улицам города, и я спросил ее:

- А что вы делаете по вечерам, когда не работаете?

- Сижу дома, - просто ответила она.

- Просто так, - сидите одна-одинешенька?

- Да, но почему просто так. Читаю, слушаю радио.

Неужели она расскажет про радио все то, что говорила мне по телефону? Но она заговорила совершенно о другом, и я был благодарен ей.

- Вот мое окно, - сказала она, показывая на третий этаж.

Мы стояли у ее дома. Она сняла перчатку.

- Может, у вас в подъезде темно. Я провожу вас наверх.

- Нет, - сказала она.

Но я решил идти до конца.

- А может, вы пригласите меня к себе?

- С удовольствием. Но сейчас уже поздно, - посмотрев на часы, сказала она, и я почувствовал, что она начинает нервничать.

- Поздно? Разве вы ложитесь так рано?

- Да нет... - она засмеялась.

- Ну, раз вы не хотите угостить меня чашечкой кофе, то давайте хотя бы пройдемся еще немного.

Она молча пошла рядом со мной, и мы несколько раз обогнули ее дом. Мне так хотелось побывать у нее, посмотреть эту квартиру с гаммами за стеной, увидеть ее приемник, ночную лампу, мягкое кресло у приемника. И может, пригласи она меня в тот вечер, я открыл бы ей свою двойную игру.

Но когда мы еще раз подошли к ее двери, она быстро протянула мне руку.

- Ну, спасибо, Сеймур Халилович, спокойной ночи.

- Учтите, под лежачий камень и вода не течет, - сказал я.

Она засмеялась, повернулась и ушла.

Я прислушивался к звуку ее каблуков на лестнице и вдруг понял, почему она спешила, нервничала, смотрела на часы; она хотела успеть к телефонному звонку. Она ждала моего звонка.

Через несколько дней, когда наш ответственный секретарь порол на летучке какую-то чушь, я резко перебил его и, попросив слова, разнес в пух и прах. Он мне не ответил, и мне вдруг стало его жалко: столько лет проработал человек в газете, и никто, очевидно, не говорил с ним при сотрудниках в таком тоне.

После летучки мне стало не по себе. Во-первых, просто я был не до конца прав; во-вторых, я вспомнил совет Фируза; и в-третьих, мне не хотелось бы уйти и с этой работы. Ведь здесь была Медина. И я пошел в кабинет ответственного секретаря.

Когда ночью я звонил Медине, я уже знал, о чем будет разговор.

- Ой, знаешь, Рустам, наш Сеймур прямо молодец. Говорят, он сегодня на летучке так осадил нашего ответсекретаря. Ты знаешь, это просто невероятно, до сих пор никто не мог слова поперек ему сказать. А тут при всем честном народе.

- Знаю я, этот тип людей, - сказал я, - Ой, как хорошо мне знаком этот тип. Бушевать на собраниях, говорить смелые речи на людях, а потом небось твой Сеймур пошел к этому самому секретарю и без свидетелей, наедине попросил прощения.

- Какой ты нехороший, - сказала она грустно. - И почему ты его так не любишь?

- Потому, что ты его любишь, и потому, что я люблю тебя.

- Прекрасно, вот и все мы будем любить друг друга.

- Да, тебе, конечно, смех. Но вся беда в том, что с ним ты видишься, ходишь в кино.

- Откуда ты знаешь, что я с ним хожу в кино?

- Догадываюсь.

Она засмеялась. Эта мысль была ей, видимо, приятна.

- А со мной только телефонное общение.

- Но ведь мы договорились!

- А ты рассказывала ему обо мне?

- Что ты? Я никому об этом никогда не скажу. Это для меня, знаешь, что-то... - Она умолкла, подыскивая слово. - Ну, святое... что ли...

На следующий день мы были с ней в кино. Фильм был про летчиков-испытателей, и Медина очень расстроилась, может быть, это было причиной и того, что в тот вечер она разоткровенничалась и, когда мы возвращались по бульвару, рассказывала мне про мужа, о том, что вся их жизнь прошла в небе. Они познакомились в небе. Она была обыкновенной пассажиркой, он пилотом. Но потом она стала стюардессой, чтобы быть с ним. Они поженились и летали в Москву и обратно и целовались украдкой в багажном отделении. Потом она забеременела и вышла в декретный отпуск. В последний раз она провожала его до трапа. Они простились - поцеловались, и между их губами легло расстояние, и они не знали, что это расстояние станет расстоянием между жизнью и смертью - между вечным небом, откуда он не вернется, и вечной землей, где она напрасно будет его ждать.

Когда самолет пошел на взлет, она по народному обычаю бросила вслед уходящему воду. Наверное, это было впервые в истории авиации, чтобы вслед убегающему по взлетной полосе стремительному лайнеру бросали, как тысячи лет назад, воду. Потом он поднялся в воздух. Потом пошел дождь.

Она остановилась, прислушалась к чему-то, и только много спустя я тоже услышал гул и понял, что она слышит его раньше всех других людей - у нее профессиональный абсолютный слух. Мы смотрели на передвигающиеся разноцветные точки в ночном небе, и она сказала:

- Там его могила. Вдовы ходят на кладбище, я смотрю на небо.

Затем она рассказала мне, что часто ездит на аэродром в ночные часы, просто так стоит в стороне, смотрит на улетающие и прилетающие самолеты. И еще она сказала, что у нее был выкидыш и даже ребенка не осталось ей от мужа.

Я провел рукой по ее лицу, стирая слезинки, и ютом как безумный начал ее целовать.

- Нет, нет, нет, не надо, - говорила она, и я чувствовал, как все труднее и труднее ей это говорить.

Я проводил ее и тотчас же позвонил.

Голос был возбужденный и даже веселый, и мне стало обидно за всех романтиков и за всех погибших в небе, на земле, в воде.

- Ты знаешь, - сказал я ей (теперь мы и на работе были с ней на «ты»), - вчера, как только мы расстались, я позвонил тебе, и - представляешь? - твой номер был занят. Я звонил еще и еще. С кем это ты могла говорить в два часа ночи?

Я даже не ожидал такой реакции. Она побледнела и как-то вся встрепенулась, но быстро взяла себя в руки.

- Ты, видимо, не туда попал. В это время я уже спала.

Очевидно, мне никогда не узнать ее подлинного отношения к своему телефонному «я».

- Я тебя вчера видел во сне.

- Странно, как можно видеть во сне человека, которого ты ни разу в жизни не видел.

- Я видел во сне твой голос и твой приемник «Неринга».

- Ну «Неринга» - еще можно понять; а вот как выглядит мой голос во сне, это действительно интересно было бы знать. А какая я, по-твоему? Ты хоть как-то меня представляешь?

- Высокая, пышноволосая, длинноногая.

Я говорил, стараясь найти контрастные с ее настоящим обликом определения.

- Ты удивительно прозорлив, - сказала она. - Теперь я буду сниться тебе каждую ночь.

- Ты, наверное, снишься не только мне.

- Ты опять о том же?

- Нет, знаешь, говорят, царица Мехин Бану каждую ночь снилась ста мужчинам. А каков твой тираж?

- Я существую в единственном экземпляре и только в твоем сне, ты мой добрый гений.

- Спасибо.

- Слушай, добрый мой гений, я хочу посоветоваться с тобой по одному вопросу. Только, умоляю, не выходи из себя, не рви и не мечи и не вешай трубку, пока я не договорю.

Я ждал этого разговора три дня тому назад и три дня терялся в догадках: почему она не заводит об этом речи?

- Итак, слушай. Только спокойно. Ты запасся валидолом?

- Ну, не тяни душу.

- Хорошо. Три дня назад Сеймур предложил мне выйти за него замуж. Ну что с тобой, ты не упал в обморок?

- Нет, - сказал я. - И что же ты ему ответила?

- Пока ничего. Вот хочу с тобой посоветоваться. Ты же мой самый-самый лучший друг. Самый дорогой человек.

Удивительная вещь - женская психология. Стоит ей, женщине, увлечься другим, как вы сразу становитесь для нее «самым-самым лучшим и дорогим».

- Не надо, - сказал я. И самое ошеломляющее было то, что я говорил это искренне. - Не выходи ни за кого замуж. Или выходи за меня. Я люблю тебя. Ах, если б можно было бы зарегистрироваться по телефону!

Она смеялась долго и чуть истерично.

- Ну, хорошо, будь умным мальчиком. Ты же еще совсем маленький.

- Откуда ты знаешь? Ты же меня не видела.

- Я чувствую по всему: по твоему голосу, по твоему характеру, по твоему отношению ко мне. Умоляю тебя: оставайся таким и не спеши взрослеть.

- Может быть, я старше твоего Сеймура.

- Нет, нет, мой дорогой. Уж в этом ты поверь женской интуиции...

Это смахивало на фарс, но мне было в самом деле очень больно.

- Не надо, Медина. Что буду делать я? Ведь он мне не позволит звонить к тебе в два часа ночи.

- А мы что-нибудь придумаем. Ведь изменять мужу по телефону - это еще не грех. К этому времени у тебя дома будет телефон и я сама буду звонить тебе.

Как мне было объяснить ей, что такого не может быть.

- Пойми меня, - сказала она серьезно и грустно. - Вот вы, мужчины, часто говорите о своем одиночестве, это так смешно, вам никогда не понять, что такое подлинное одиночество, как может быть одинока женщина. Просыпаться ночью и чувствовать, как стены идут на тебя и... В общем, не будем говорить о грустных вещах. Итак, если ты скажешь нет, я откажусь...

Что я мог ей сказать? Она замолчала, потом я услышал гул самолета и понял, что это и есть ответ. Никогда ни одному из нас: ни мне, Рустаму, ни мне, Сеймуру, - не быть соперниками ее мертвого мужа.

Вечером после работы она впервые пригласила меня к себе. Я знал подъезд и этаж, но ошибся дверью квартиры. Долго звонил в темноте, и никто мне не открывал, потом чиркнул спичкой и увидел записку: «Ключи у соседей». Я вдруг заметил, что слова написаны на нотной бумаге, и сразу понял, куда я стучусь. В памяти всплыли гаммы. Я повернулся и постучал в противоположную дверь.

Приемник «Неринга», мягкое кресло, торшер - все оказалось точно таким, как я представлял себе.

- Сейчас я тебе поймаю отличную музыку, Сеймур, - сказала она. - Вот ты пока слушай, а я сварю кофе.

Потом я ее целовал, обнимал, ласкал и чувствовал, как в ней мучительно и сладостно пробуждается женщина. За стеной уже совсем близко заиграли гаммы, потом вдруг она вырвалась из моих объятий, прислушиваясь к чему-то. Я знал и ждал, что вот через несколько мгновений услышу и я гул самолета. Но никакого самолета не было.

И тогда я понял, к чему она прислушивается. Она прислушивалась к телефону. Это было то самое время, когда звонил Он.

Он - это я.

И хотя я знал, что Он больше никогда не позвонит, я тоже в какой-то миг усомнился в этом, и тоже стал ждать, и мне даже захотелось чуда - чтобы телефон зазвонил.

Телефон молчал.

ladno ne nado plakat i tak bivaet ))))

страшновато немножко, как представлю рваное сердце, но это же образно сказано)))). а вообще хорошая рассказик. Спасиб, что написала)). Еще раз подтверждает идею, что важна не внешняя, внутренняя красота!

Быть женщиной...
   Человеческая мудрость гласит…
   ...Будь осторожен – не дай Женщине заплакать...
   ...потому что Бог считает её слёзы!...
   
   Женщина произошла из ребра мужчины.
   Не из ноги, чтобы быть униженной.
   Не из головы, чтобы превосходить.
   Но из бока, чтобы быть бок о бок с мужчиной, чтобы быть равной с ним.
   ...Из под руки, чтобы быть защищённой...
   И со стороны сердца, чтобы быть любимой...

Имя моего ангела
   За день до своего рождения ребёнок спросил у Бога:
   — Я не знаю, зачем я иду в этот мир. Что я должен делать?
   
   Бог ответил:
   — Я подарю тебе ангела, который всегда будет рядом с тобой. Он всё тебе объяснит.
   
   — Но как я пойму его, ведь я не знаю его язык?
   
   — Ангел будет учить тебя своему языку. Он будет охранять тебя от всех бед.
   
   — Как и когда я должен вернуться к тебе?
   
   — Твой ангел скажет тебе всё.
   
   — А как зовут моего ангела?
   
   — Неважно как его зовут, у него много имён. Ты будешь называть его «Мама».

Я очень скучаю.... Скучаю по своей маме. Наверное, я так же разговаривала с богом до рождения...  :girl_sad.gif

д я постоянно разговариваю с  ним))) шутка, я его номера не знаю
Вообще я с Богом говорю тогда, когда в какой то ситуации тяжелой оказываюсь, но разговариваю реже, чем в таких ситуациях бываю).

Когда сердца бьются одинаково

Она шла по улице, медленно обходя лужи, которые изредка встречались на её бессмысленном пути... Она шла, задумчиво смотря себе под ноги, но не воспринимала того, что видела. Она шла уже не один час, но не знала, куда идёт. Она просто шла.
Он сидел в своей огромной квартире, на большом и мягком диване, закинув на него ноги. Он налил себе коньяк и сделал небольшой глоток... С наслаждением сглотнул и мысленно проследил его путь в желудок, ясно ощущая теплоту внутри своего тела.
Она дошла до центральной площади города, собирающей здесь все улицы в единое целое. Она остановилась и растерянно оглянулась. Она задумалась, куда идти дальше. Подул холодный осенний ветер. Она приподняла воротник и потуже затянула шарф. Засунула в уши наушники и включила плеер.
Он всё так же сидел на диване. Окна были закрыты жалюзи, поэтому в комнате стоял полумрак, разрушаемый лишь неярким светом от торшера, который стоял в дальнем углу комнаты. Он достал сигарету. Прикурил. Медленно затянулся, прикрыл глаза, с наслаждением медленно выдохнул и задумался.
В ушах играла её любимая музыка. Диск, который она записывала сама: лирическая музыка, не бьющая по мозгам, под которую всегда можно подумать. Это было её любимым занятием. Она снова шла. Шла прямо, смотря себе под ноги и обходя лужи. Она шла и думала.
Неделю назад они расстались. Внезапно. Никто из них не мог даже этого предположить. Их роман был в самом разгаре, когда он позвонил ей и сказал, что больше ничего не будет.
Она не сказала ему ни слова: выслушала и молча положила трубку. Она не думала, что всё так внезапно закончится, она не понимала в тот момент того, что всё, действительно, закончилось.
Он сказал ей об их разрыве и, не дождавшись от неё ни слова, повесил трубку. У него на душе осталось неприятное ощущение вины. Скорее всего потому, что он и сам толком не понимал, почему решил разорвать отношения.
Она шла и вспоминала каждый день, проведённый с ним. Она вспоминала день их первой встречи. Вспоминала, с каким увлечением он рассказывал ей о своей жизни; вспоминала себя, скромную и молчаливую, лишь улыбавшуюся его словам. Вспоминала, как она несколько дней не могла поверить в своё счастье. Вспоминала, как смотрела в его глаза и как теряла рассудок, тонув в их глубине.
Вспоминала, как решилась сказать ему "Люблю...". Она впервые в жизни сказала это слово. Оно прозвучало тихо, неуверенно, но оно было сказано искренне, от всего сердца.
Он вспоминал её глаза, её грустные красивые глаза, которые въелись ему в память с самой первой их встречи. Он вспоминал, как с каждой их последующей встречей, в этих глазах появлялась искорка - искорка счастья. Он вспоминал, как эти глаза стали улыбаться, когда её алые красивые губы нерешительно прошептали "Люблю...".
О, Боже! Сколько "люблю" слышали его уши за не такую уж и длинную жизнь! Но... Это "Люблю..." было особенным... Оно было искренним, от всего сердца. И он это знал... Потому что сам сказал "Люблю..." точно так же.
Она любила его всем сердцем. Так, как никого на свете. Но она не могла его вернуть. Нет, не потому, что она не знала, как ей это сделать... Она не хотела даже пытаться это делать. Она была уверена, что это бессмысленно, что дважды ничего не получается. Она была уверена, что он, уверенный в себе, расчетливый и умный парень, никогда не будет менять своего решения, наверняка не раз обдуманного.
Он тоже любил её всем сердцем. Он понял это уже потом, после своего последнего звонка. Он осознал это, когда было уже поздно. Осознал и понял, почему в нём появилось чувство вины. он хотел её вернуть, но не знал, как это сделать. Да, да, да! Он! Он, покоритель девичьих сердец, он не знал, как вернуть эту девушку, девушку-загадку, скромную и молчаливую девушку его мечты.
Они оба любили друг друга. Они оба хотели быть вместе. Они оба знали, что этого не будет уже никогда.
Но она, зная это, всё равно выключила музыку и достала сотовый телефон, чтобы позвонить ему и пожелать любви и счастья.
Но он, тоже зная это, затушил уже тлевшую сигарету и взял со стола мобильник, чтобы позвонить ей, извиниться и пожелать любви и счастья.
Она знала его номер наизусть и тут же набрала его... Его пальцы машинально набрали до боли знакомые цифры её номера...
Она преподнесла телефон к уху... Он сделал тоже самое..
. . . З А Н Я Т О . . .

Ты ждала меня?
-Нет.
-Что-то случилось?
-Все хорошо.
-Ты осталась мне верна?
-Да.
-Почему ты плачешь?
-Просто так...это лишь дождь...
-Я должен тебе сказать...
-Говори...
-Я полюбил другую...
-Хорошо...
-Мне уйти?
-Уходи...
-И ты ничего мне не скажешь?
-Будь счастлив!
-А ты?
-Проживу...
-Ты уверена?
-Да.
-Почему?
-Я тебя люблю...
-Ты будешь счастлива!Будешь жить...
-Знаю.Моя жизнь-это ты,и поэтому я хочу,чтобы ты был счастлив!
-Поцелуй меня...
-Нет!
-Почему?
-Ты больше не мой.
-Прости меня...
-Хорошо...
-Прощай...
-Прощай...

Через месяц Он узнал,что Она покончила с собой.И Он вспомнил Ее слова-о том,что Он-Ее жизнь...Парень не смог смириться с этим и выбросился из окна...Он оказался на Небесах.Она была там.Она стала для Него Ангелом.

10.34. Таня и Антон.
- Антоша, это я. Привет. Как твои дела, милый? – ласково говорил голос на том конце провода.
- Слушай, я еще сплю. Сто раз тебе говорил, – не буди рано в выходные! – пробурчал он.
- Прости, прости, я только хотела узнать, мы сегодня пойдем на каток?
- Что я, маленький мальчик что ли, с тобой кататься? Иди, если хочешь. Тань, тебе уже девятнадцать, а ты все глупостями занимаешься. Все, я сплю.
- Прости меня еще раз, что разбудила тебя, милый. – На том конце провода уже слышались лишь короткие гудки.

13.40. Таня и Антон.
- Тоша, ты проснулся?
- Ага. Ем.
- Доброе утро, солнышко! – обрадовалась она.
- Утро. Что делаешь?
- Вот сижу одна дома, смотрю по телевизору какую-то комедию. Мы погуляем?
- Тань, попозже перезвони, в дверь звонят.

15.00. Антон и Стас.
- Стасон, здорово. Пошли пива пить?
- Здорово. Че так рано? Танюха в гости не звала что ли? – засмеялся Стас.
- Да ну ее. Задолбала! То ей на каток, то ей в театр, блин. Ну что я в этом ее театре забыл? «Культурная революция», тоже мне! – закипал он.
- Ну, успокойся, это же мелочи. Девчонки все немного того, «с приветом».
- Это точно.
- Давай в пять, в баре на Островского.
- Лады. Жду.

16. 20. Таня и Антон.
- Тош, это я. Чем занимаешься? Я уже соскучилась! – он слышал, как она улыбается в трубку.
- Танюш, тут неожиданно шеф позвонил с работы, надо выйти, там какие-то проблемы с отчетом возникли. Если успею, я вечером забегу. – протараторил он.
- Хорошо… Я буду ждать… Пока, любимый. – расстроилась девушка.
- Пока, пока.

23.30. Таня и Антон.
- Тоша, куда ты пропал? Я так волновалась! У тебя телефон все время отключен был. Что-то случилось, родной? – обеспокоенный голос на том конце провода чуть не плакал.
- Успокойся. Все в порядке. Просто что-то с сетью было. Прости, я задержался, не успею к тебе зайти. Я уже дома, сейчас спать лягу. Завтра снова надо на работу выйти.
- Спокойной ночи, милый… Скажи, что ты меня любишь!
- Люблю. Пока.

6 января.

11.00. Таня и Антон.
- Тоша, доброе утро! Как работается?
- Какая работа, ты че, с ума сошла? Сегодня же выходной!
- Ты же вчера сказал, что работаешь сегодня…
- А… ну да, конечно, - замялся он. – Работаю. У всех людей выходной, один я, как осел, работаю! Все, пока, у меня дел по горло. – пробормотал он сонным голосом.

13.00. Антон и Катя.
- Девушка, здравствуйте, можно с вами еще раз познакомиться, а то я не верю, что встретил вас наяву! Может быть, вы мне приснились? – заигрывал Антон.
- Катя. Антон, не прикалывайся. Я тебя узнала. Какие планы на сегодня?
- Сегодня я полностью в твоем распоряжении, дорогая! Кино, ресторан, дискотека – все, что хочешь.
- Тьфу на тебя, - засмеялась девушка. – Опять прикалываешься. Вроде я тебе ясно говорила, – я буду с тобой встречаться, только когда ты бросишь эту свою истеричку.
- В процессе. Эта истеричка, между прочим, твоя подруга. Ну, так что вы выбираете на сегодня, прекрасная незнакомка?
- Ресторан, - засмеялась она и побежала наряжаться.

19.00. Таня и Антон.
- Тоша, ты мне совсем не звонишь… Ты забыл про меня, солнышко? – грустный голос действовал угнетающе на этого желающего радоваться жизни молодого человека.
- Тань, я с клиентами. Дела. Я позвоню. – он бросил трубку.

8 января.

03.00. Таня и Катя.
- Катюш, прости, что я так поздно. – плачущий голос подруги заставил девушку встрепенуться и вылезти из объятий спящего Антона.
- Тань, ты с ума сошла??? Сейчас же три часа ночи! Надеюсь, случилось что-то важное, иначе я тебя убью. – ругалась она.
- Катюш, Антон пропал! Звоню, звоню, а он или не отвечает или телефон отключен. Я так волнуюсь.
- Да придет твой Антон, никуда не денется. По бабам, наверное, пошел. – огрызнулась подруга.
- Нет, ты не понимаешь! Вчера же было Рождество, мы всегда его вместе отмечали. А тут он даже не позвонил, не поздравил меня. Это же святой праздник, он не мог нарушить наши святыни.
- Дура ты. Спи. Все хорошо будет. Завтра он явится, я тебе обещаю.
- Откуда ты знаешь?
- Просто поверь мне.
- Спасибо, Катюш. – она перестала плакать и положила трубку.

14.00. Антон и Таня.
- Танечка, прости. У меня украли телефон, я не смог тебя поздравить. Пожалуйста, прости меня, милая. – виновато бормотал Антон.
- Конечно, прощу. Тошенька, как я рада, что с тобой все хорошо! Я так беспокоилась, милый. Мне даже плохо стало. Я тебя люблю, солнышко. – чуть не кричала от радости она.
- Все, все, милая. Успокойся, ладно? Я приду сегодня.

9 января.

10.00. Таня и Антон.
- Тоша, доброе утро.
- А, это ты… Привет. Я работаю.
- Я не буду отвлекать. Просто скажи мне, что не так. Почему ты так рано вчера ушел? Почему не остался, я ведь просила… - почти плакала девушка.
- Тань… Мне сейчас некогда, пойми ты. Я перезвоню. – он отключил телефон и покрепче обнял спящую Катю.

11 января.
17.00. Антон и Таня.
- Танюш, спасибо за подарок… - виновато поблагодарил он. – Мне очень понравилось.
- Антон… Где ты был? Я ждала тебя до восьми вечера. Я думала, что твой День Рождения мы вместе отметим. Как ты мог? – обиженно говорила она.
- Тань… приехали какие-то родственники дальние из деревни меня поздравить. Пришлось им город показывать. Мы в театре были. Разве мама тебе не сказала? – сказал он заученную фразу.
- Нет… Она сказала, что ты с утра ушел и не возвращался, напоила меня чаем и просила подождать… Сказала, что ты со мной этот день провести решил.
- Тань… ну вот тебе и на… Это, конечно, по отцовской линии родня, но я же велел ей предупредить тебя. Сегодня я приду, милая. Мы сходим с тобой, куда захочешь.
- Я никуда не хочу.
- Тогда дома посидим, обнявшись… Хорошо? Я скучал.
- Я буду ждать тебя.

18.00. Катя и Антон.
- Приветик! Как настроение? Спасибо за вчерашний вечер, было просто супер! Как будто не твой День Рождения был, а мой.
- Катюш, как я рад тебя слышать.
- Поэтому… сегодня… затаи дыхание…затаил?
- Затаил…
- Я тебя в ответ приглашаю на мою заснеженную дачу, где мы будем совершенно одни! Здорово?
- Ага. Только я сегодня не могу. Решил окончательно порвать с Таней. Пойду разговаривать с ней.
- Ну, если тебе эта ненормальная дороже, то ты еще не знаешь, чего лишаешься, - она бросила трубку в ярости.

19.00. Антон и Катя.
- Катюш, я передумал. Давай сегодня вместе проведем вечер? Когда зайти?
- Ты опоздал. Я уже нашла того, кто не отказывается от такой девушки, как я.
- Что??? Не понял… Это как? За час уже нашла? Да кто ты после этого? – заорал он.
- А я никогда и не говорила, что я примерная девочка, которая сидит дома, смотрит в рот любимому и донимает его постоянными и глупыми: «А ты меня люююбишь?» - захохотала она и бросила трубку.

20.10. Таня и Катя.
- Катюш, это я. Ты знаешь, он опять не приходит… Я чувствую, что снова сегодня повторится как всегда… А я так по нему соскучилась.
- Танька, ты меня уже задолбала! Мне наплевать, придет он или нет! Из-за тебя, идиотки, он меня кинул! – заорала в трубку она.
- Что? Кто кинул? Не поняла… - смутилась девушка.
- Да Антон твой, придурок! И вообще, мой тебе совет, подруга… Брось-ка ты этого кобеля и найди себе нормального парня. Ты его, кстати, не устраиваешь в постели совершенно.
- Что? Катя… Я ничего не понимаю… Что на тебя нашло?? – начиная осознавать что-то страшное, спросила Таня.
- Да мы с ним спали вместе! Он – огонь, ему нужна такая же, а не размазня, как ты. Ясно? Бревном лежишь и парня гробишь, у него так сексуальный дефицит какой-нибудь разовьется. Знаешь, как мы с ним? И так, и эдак! Давай я тебе опишу, как он любит??? Давай, а??? – билась она в истерике, пока не услышала короткие гудки телефона.

13 января. 10.00. Антон.
- Блин, Танька, ну возьми же трубку! Я знаю, что осел… Слава Богу, хоть не успел с тобой порвать, а то куковал бы тут один.
- Аппарат абонента выключен или временно недоступен.

14 января. 15.00. Антон.
- Таня, ну возьми же трубку, в конце концов! Ну, дурак я, дурак. Но ты же любишь меня и все простишь.
- Аппарат абонента выключен или временно недоступен.

15 января. 04.00. Антон.
- Танечка… Я уснуть не могу… Все какие-то ужасы снятся… Где же ты, любимая…
- Аппарат абонента выключен или временно недоступен.

16 января. 09.00. Антон.
- Танюша! Наконец-то! Куда ты пропала? Я приходил вчера, никого дома не было.
- Это не Таня… Это ее мама… - голос женщины дрожал.
- Теть Лена, позовите, пожалуйста, Таню.
- Ее нет больше…
- Не понял… Что???? – закричал он.
- Таня умерла… 11 января… Она вышла вечером из дома, сказала, что пойдет к тебе… Утром ее нашли на снегу, она замерзла.
- Как замерзла? Ведь не так холодно же было… С ней что-то случилось? Что? Сердце? Ударил кто-нибудь? – не понимая, что ее больше нет, он все равно пытался выяснить, почему.
- Она лежала на снегу в распахнутой курточке, раскинув обе руки в стороны… Мы звонили тебе домой, но тебя не было.
- Я в баре был… простите… - он повесил трубку и заплакал, глядя на их фотографию, где она улыбается и обхватывает его тонкими ручонками.

17 января.

05.00. Антон.
- Танюша… Ты меня уже никогда не услышишь, а я набираю твой номер, чтобы услышать твой грустный голос… Танечка… Моя родная девочка… Как давно я тебя так не называл. Как давно жалел ласковое слово, теплый взгляд, нежный поцелуй. Не находил минутки, чтобы зайти к тебе… Ты ведь ничего не знала о Кате и никогда бы не узнала… ты же так верила мне всегда… Что я не предам, что не уйду, что всегда буду рядом. А я, как последний кретин, искал радости и счастья на стороне, когда оно было так близко. Ты уже никогда не откроешь мне дверь и не бросишься мне на шею со словами: «Здравствуй, любимый, как я скучала!» Ты никогда не будешь бегать по весеннему лесу и срывать ромашки, чтобы погадать на «любит – не любит» и лукаво смотреть мне в глаза. Ты никогда не получишь море неподаренных мною роз… Ты никогда не будешь напевать себе под нос попсу, выводя меня из себя этой мелочью… Ты никогда не будешь плакать от обиды, непонимания или от того, что я слишком долго не приходил… Ты никогда не оденешь белое платье, не будешь барахтаться у меня в руках и дарить свадебные поцелуи… Ты никогда не будешь лежать передо мною, стесняясь своего тела и обнаженной детской души, и смеяться, когда я легонько кусаю мочку твоего правого ушка… И ты никогда не узнаешь, как сильно я тебя любил…

- Аппарат абонента выключен или временно недоступен. Аппарат абонента выключен или временно недоступен… Аппарат абонента выключен или временно недоступен… Аппарат абонента выключен или временно недоступен… Аппарат абонента выключен или временно недоступен…………………………